«Победа» снова рванулась в ночь.
— Эк понеслись! Давай и ты жми, не отставай! — крикнул дед Дубников, подталкивая локтем шофера трехтонки. — Я так считаю: академик сигнал принял!
Водитель трехтонки, притормозивший минуту назад за «Победой», дал газ.
— И спешит он не зря, — продолжал между тем Дубников. При большом ветре приземляться и на маленьком «сферике» трудно, а на такой махине — шутка ли, шестьдесят пять тысяч кубов! — в сто раз труднее. Опасно! Понимаешь, парень, оболочка парусит, несет ее, а гондола о землю стук да стук. Однажды видел я — замешкался пилот «сферика», не выпустил у земли водород сразу, и его корзинку — к «сферикам» ведь не гондолы, а просто корзинки подвешиваются — вдрызг разбило. Тогда пилот только тем и спасся, что встал на кольцо, которое над корзинкой укрепляется для подвески строп. Вот удары о землю и амортизировались. Понял?
— Понял, Иван Михайлович, — ответил водитель. — Значит, корзинка приняла толчки на себя, как рессоры?
— Вот-вот!
— Ну, а нашим некуда будет устроиться? Кольца над гондолой нет?
— Нет. Да оно и не помогло бы: здесь масштаб другой. Потому и спешить надо. Ежели подоспеем во-время, за гайдроп гондолу попридержим. Я так считаю, что человек десять смогут не допустить волочения…
— А иначе — побьются ребята?
— Могут побиться, — вздохнул дед Дубников и, заметив, что расстояние до впереди идущей машины начало увеличиваться, снова подтолкнул водителя локтем.
Тот недовольно отмахнулся:
— На подъеме не вытяну за ними! Не видишь — и так жму через силу!
В этот момент в крышу кабины кто-то забарабанил кулаком, а затем раздался крик Дубникова-младшего:
— Летит! Летит!
Дед рывком распахнул дверцу кабины.
— Где? — крикнул он.
— Не упади, дед! — испуганно воскликнул водитель, притормаживая машину.
Но Дубников-старший, не обращая внимания на это предостережение, вылез на подножку. И весьма возможно — он сорвался бы, если б трехтонка не остановилась.
Николай указывал вытянутой рукой куда-то на восток. Но куда он указывал, глядя снизу на его руку, определить было трудно.
— Ориентир какой? — снова рявкнул дед. — Мало тебя учил, как давать направление! Ориентир какой, говори?
— На луну гляди, на луну!
И тогда дед и другие, ехавшие на трехтонке, увидели СЭС. Несколько ниже уже довольно высоко стоявшей над горизонтом ущербной луны, на фоне слоистых облаков, через которые она просвечивала, рисовалось темное пятнышко. Оно перемещалось, снижаясь несколько наискось и. вправо по отношению к трассе дороги.
— Они! — сказал дед Дубников. — Они и есть! Однако несет их сильно. И к земле тянет. Скоро приземляться будут. Не дай бог, если на тот бугор!
Затем он влез обратно в кабину и, наклонившись к водителю, торопливо, но почему-то очень тихо зашептал:
— Теперь от тебя все зависит, парень! Надо мигом на бугор выскочить. Потом по нему, по хребту, — понимаешь, целиной… Вправо от дороги они сядут. Ближе к тому грейдеру, по которому Никитин бежит. Да отстал он — вон фары его машины где! Километров, поди, десять позади. Опоздает он…
Водитель решительно переключил скорость и дал газ. Трехтонка даже подпрыгнула и, грохоча и содрогаясь, понеслась дальше все быстрее и быстрее. Пассажирам ее казалось вот-вот этот старенький «ЗИС» развалится на составные части. Но давно уже известно, что когда машиной управляет человек, сосредоточивший на этом всю свою волю и все свое уменье, она приобретает новые, необычные качества. Так случилось и на этот раз. Старенькая трехтонка настигла на вершине холма быстро идущую «Победу». Водитель ее услышал сигналы и крики Николая и затормозил.
— В чем дело, Иван Михайлович? — спросил академик Никольский, высовываясь, когда «ЗИС» подошел и стал рядом.
— Садятся! — прохрипел Николай. Окликая шедшую впереди машину, он сорвал голос.
— Где они? — закричал Терехов, торопливо вылезая из «Победы» вслед за Никольским.
— СЭС идет на посадку, — сказал Дубников-старший. — Вот она — на юго-востоке. Теперь нам надо ехать наперерез, по этому хребту. Быстро ехать. На легковой будет трудно по целине… А мы попробуем…
Академик Никольский и Терехов как завороженные смотрели на юго-восток. С вершины холма было хорошо видно, как, теперь уже почти горизонтально, над степью несся огромный, бесформенный темный предмет. Расстояние до него было всего около трех-четырех километров.
— Товарищ академик, разрешите ехать! Упредить их надо! настойчиво попросил дед Дубников.
— Да, да, конечно, поезжайте, Иван Михайлович! Поезжайте скорее, — тихо ответил Никольский и тяжело вздохнул. Он понимал, что приземление СЭС будет происходить в очень неблагоприятных условиях.
— И я поеду с ними! — воскликнул Терехов.
— Нет. Поедете вы, доктор, — коротко приказал академик. А мы попробуем в объезд. Ниже по склону есть рокадная дорога…
Сотрясаясь, звеня и хрипя, снова понеслась трехтонка по степи, но теперь без дороги, по целине. Дубников-старший, не послушавшись уговоров водителя, встал на подножку и, бормоча что-то, не спускал глаз с приближавшейся СЭС. Через несколько минут старому воздухоплавателю стало ясно, что они все же успеют пересечь путь снижающейся СЭС, причем как раз за мощной лесной полосой, которая пролегала наискось через Хребет холма примерно метрах в пятистах впереди.
— Порядок! Ребята, давай прожектор! — не скрывая радости, воскликнул он.
В этот момент в свете фар возникла глубокая промоина, и водитель резко остановил машину. Трехтонка вильнула в сторону и накренилась. Дед Дубников не удержался и плашмя рухнул на землю. Послышался звон стекла, и только что вспыхнувший прожектор погас. Фары машины также.